отсюда: http://www.zrd.spb.ru/pot/pot_2_15.htm (Потаенное. - № 2/15. - 2002 г.)

ШТЕМПЕЛЁВАННАЯ КУЛЬТУРА

Говорят, что Запад - свет России; говорят и то, что Россия - свет Западу. Не правы западники, отождествляя с Западом арийскую культуру: они забывают, что Запад Западу рознь. (Германия - не Франция, Франция - не Англия). На Западе есть КУЛЬТУРЫ, а не КУЛЬТУРА. Удел последнего западника - стать провозвестником одной из расовых культур (германофилом, франкофилом): такое западничество есть вывернутый наизнанку национализм.
Говорят, будто КУЛЬТУРЫ Запада в содержании своём чем-то объединены и противопоставлены России: это - иллюзия; и Россия - тот же Запад.
Начиная с быта и кончая общественными учреждениями, философией, поэзией, музыкой, Запад индивидуален (быт англичанина не быт француза, палата депутатов не парламент; гедисты, бландисты, синдикалисты - не германские социал-демократы; Стефан Георге ближе к Гёте, нежели к Верлэну; культура нации перевешивает общность эпохи). СОДЕРЖАНИЯ западных культур несоизмеримы.

Остаётся норма: такой нормой... но в том-то и дело, что культура есть содержание, т.е. нечто индивидуальное, конкретное; нормой культуры являются обязательные условия её проявления. Такие условия -суть: наука, в частности; некоторые выводы науки, применимые к жизни (грамотность, всеобщее избирательное право и т.д.). Между наукой и культурой есть взаимоотношения: нет тождества. Культура есть процесс воспитания человеческого духа: но точка отправления здесь - раса; она - земля всякой культуры, бесконечно преобразимая, но земля: нация -альфа и омега культуры; наука - нормировки и координировки процесса. И потому-то не правы западники: условиями роста культуры они подменяют самую культуру (есть культурная Европа, но нет европейской культуры).

Ещё более не правы наши националисты в кавычках, если отрицают условия роста народной культуры (всегда самобытной), видя в условиях этого роста самую суть культур Запада. Мёртв для них Запад, бесконечно живой, бесконечно чреватый будущим.
Славянофилы и западники одинаково не понимают, в чём самобытность самой культуры, и где граница, отделяющая культуру от условий её проявления: науки, социально-экономические эволюции и так далее.

Поэтому смешно, когда идею самобытности культур космополит отрицает во имя «прогресса»; ещё более смешно, когда защитник самобытности видит уничтожение самобытности в необходимой политической и экономической эволюции.

Самобытность культур порождает борьбу национальных особенностей рас: это расовая борьба - вне плоскости политики; она в борьбе бытовых, индивидуальных, расовых черт, в борьбе памятников искусства; в этой борьбе происходит естественный отбор наций: наиболее самобытные нации духовно побеждают.
Гений - фокус, собирающий лучи жизни народной; всякая культура любого народа основана на творческих личностях, претворяющих землю народа в культуру. Вот почему нет гениев там, где самобытность народа иссякла; и нет культуры, где нет гениев. В гениях обнажена и освещена душа народа; земля народа - источник рождения гениев.
Глубоко народны гении Германии: Бетховен, Шуман, Шуберт, Брамс и Вагнер, перекликаясь с Кантом, Фихте, Шиллингом, Гегелем, Шопенгауэром, Ницше, одновременно перекликаются с Шиллером, Гёте, Новалисом, Жан Паулем, Георге: эти 16 имён, проявляясь индивидуально, идут стройной фалангой, завоёвывая Германии почётное место среди культурных наций. Во всех них есть что-то особое, своё, германское (как бы индивидуальное клише), начиная с творчества и кончая внешностью (сравните портреты).

Гении наши (Лермонтов, Пушкин, Тютчев, Фет, Вл. Соловьёв, Чайковский, Толстой, Достоевский, Тургенев и др.), будучи колоссальной силой, не образуют дружной семьи (нет у всех них общего отпечатка); всё это указывает на молодость русской культуры, она ещё «in statu nascendi» (в стадии зарождения - лат.): как новорождённую её надо беречь.

Но мы её не бережём.

Слишком боимся мы дурного привкуса, который соединяется у нас со словом «самобытность». Мы всё думаем, что, став на точку зрения самобытности, нам придётся, пожалуй, освятить и самобытность закапывателя живых, сектанта Ковалёва. Ударяясь в космополитизм, мы подкапываемся под самое содержание души народной, т.е. под собственную культуру, и заменяем культуру УСЛОВИЯМИ её возможности, т.е. «ПРОГРЕССОМ».
Мы требуем, чтобы продукты культуры носили штемпель «ПРОГРЕССА», забывая, что сфера «прогресса» и сфера продуктов прогресса не совпадают друг с другом.

Нам грозит опасность «ШТЕМПЕЛЁВАННОЙ» культуры, т.е. интернациональной фабрики по поставке гениев; нам грозит фабричное производство мыслей.
И культуры Запада уже отравлены фабрикацией одной, всеобщей, прогрессивно-коммерческой культуры: появился новый тип культуртреггера.
Caveant concules! (Бойтесь консулов! - лат.)

Разве вы не замечаете ужасающего роста интернациональной, прогрессивно-коммерческой культуры во всех областях искусства, где проявляется гений (т.е. квинтэссенция народного духа)? Рост книгоиздательств, единственная цель которых - нажива, централизация книжного и музыкального дела в одних руках так, что некоторые литературные и музыкальные предприятия становятся чуть ли не интернациональными; вместе с тем страшное падение литературных нравов, продажность прессы, понижение уровня критики и всё большая её гегемония в вопросах творчества; выступление на арену творчества сомнительных господ, наконец, фабричное производство идей и фальсифицированные гениальности - всё это заставляет нас наконец сказать решительное: «Довольно!»
Правда, произведения национального гения вы найдёте вследствие этого во всяком книжном магазине; правда, рост переводимой литературы велик, обилие всевозможных концертных, эстрадных и лекционных (да!) предприятий увеличивается; бесконечная фаланга критиков ежедневно, еженедельно ставит вас «au courant» (в поток - франц.) жизни искусства всего мира, но...

Вырастает ужасная цензура в недрах этих предприятий: переводится только то, что угодно королям литературной биржи, выпускается на эстраду только то, что угодно королям биржи музыкальной; а их идеал - интернациональное искусство, одинаково доступное и понятное плебисциту всего мира, равно оторванного и от земли народной и от верхов умственной аристократии...

«Проштемпелёванный» (т.е. прошедший через цензуру «биржевиков») интернационализм с пафосом провозглашается последним словом искусства морально шаткой и оторванной от почвы критикой. А духовно отравляемые интеллигентные массы всего мира наивно продолжают верить, что в этой бирже и в этом хаосе понятий совершается таинство служения культуре.

Много лет «интернационалисты» замалчивали Вагнера, но когда не смогли заглушить его громкий, из недр германской расы прозвучавший голос, грянул тысячеголосый хор критиков во славу Вагнера, и теперь уже к имени Вагнера пристала реклама. Много лет замалчивали чистокровного АРИЙЦА Ницше; но только по знаку дирижёра господина Брандеса хлынул поток похвал; и реклама ныне уже запятнала имя Ницше. Кто же эти посредники между народом и его культурой в мире гениев? Кто стремится «интернациональной культурой» и «модерн-искусством» отделить плоть нации от её духа так, чтобы плоть народного духа стала бездушна, а дух народный стал бесплотен? Кто, кто эти оскопители?

Странно и страшно сказать, но приходится.

Это - пришлые люди: обыкновенно оторванные от той нации, в недрах которой они живут, к несчастью для культуры, ограниченные в государственных правах и потому не имеющие возможности выразить себя на другом поприще, они с жадностью бросаются в ту область, которая не зависит от государства, т.е. становятся пионерами культуры (литературными и музыкальными критиками, организаторами литературных предприятий); количество их увеличивается, а влияние критики и культурных начинаний увеличивается в обществе также; главарями национальной культуры оказываются чуждые этой культуре люди; конечно, не понимают они глубин народного духа в его звуковом, красочном и словесном выражении. И чистые струи родного языка засоряются своего рода ЭСПЕРАНТО из международных словечек, и далее: всему оригинальному, идущему вне русла ЭСПЕРАНТО бессознательно (а иногда и сознательно), объявляется бойкот. Вместо Гоголя объявляется Шолом Аш, провозглашается смерть быту, учреждается международный жаргон точно также, как наряду с Бетховеном фигурирует Мейербер, наряду с Врубелем - Матисс.

Сила интернационализма в том, что:
1) во всех странах Европы идёт последовательное завоевание всех тех областей, где наиболее мощно выражается индивидуальность культур, т.е. завоевание областей искусств;
2) рать критиков и предпринимателей в значительной степени пополняется однородным элементом, верней, одной нацией, в устах интернационалистов всё чаще слышится привкус замаскированной проповеди самого узкого и арийству чуждого национализма: юдаизма.

Бесспорно, евреи - глубоко талантливый, способный и самобытный народ; бесспорны отзывчивость и чуткость евреев на все вопросы, связанные с искусством; бесспорно и то, что среди еврейства есть отдельные личности (как Левитан, Юахим, Мендельсон, Гейне и др.), способные глубоко проникнуть в дух арийского творчества; бесспорно и то, что полное неравноправие евреев в России и отчасти в Германии заставляет их проявляться в областях, где юридически они могут выступать как равноправные; наконец бесспорно, что упорство воли и страстность, свойственная семитской расе, проявляется у евреев в форсированном интересе одновременно к искусству всех культур... Но, но и но...

Интерес «ко всему культурному» порождает эклектизм: вместо глубокого проникновения в одну нацию (нация эта не родная) рождается поверхностный интерес ко всем нациям; так возникает международный базар искусства (нечто среднее из искусств всех наций), а отсюда, само собой, привносятся уже совершенно коммерческие соображения: устанавливается международная связь равно далёких от народа, но равно (национально) близких друг другу издательств и фирм: вносится капитал, организуются журналы, газеты и - пошла писать «штепмелёванная культура»!

Глубоко талантливые и вдумчивые единицы еврейства тонут в стихийном потоке культуртреггеров «чего угодно, на всякий вкус». Искреннее и честное непонимание задач арийского творчества уже ведёт к базару, а базар порождает коммерцию; так является готовая интернациональная (а изнутри узконациональная) биржа: и отсюда невольная, инстинктивная борьба еврейской критики сперва с арийцем Вагнером и арийцем Ницше, а потом стремление к монополии в истолковании того и другого.

Бесспорна отзывчивость евреев к вопросам искусства; но, равно беспочвенные во всех областях арийского искусства (русского, французского, немецкого) евреи не могут быть тесно прикреплены ни к одной области; естественно, что они равно интересуются всем; но интерес этот не может быть интересом подлинного понимания задач данной национальной культуры, а есть показатель инстинктивного стремления к переработке, к национализации (юдаизации) этих культур (а следовательно, к духовному порабощению арийцев); и вот процесс этого инстинктивного и вполне законного поглощения евреями чуждых культур (приложением своего штемпеля) преподносится нам как некое стремление к интернациональному искусству: вы посмотрите списки сотрудников газет и журналов России; кто музыкальные, литературные критики этих журналов? Вы увидите почти сплошь имена евреев; среди критиков этих есть талантливые и чуткие люди; есть немногие среди них, которые понимают задачи национальной культуры, быть может, и глубже русских, но то - исключения. Общая масса еврейских критиков совершенно чужда русскому искусству, пишет на жаргоне «эсперанто» и терроризирует всякую попытку углубить и обогатить русский язык.

Если принять, что это всё «законодатели вкусов» в различных слоях общества, то становится страшно за судьбу родного искусства.

То же и с издательствами: все крупные литературно-коммерческие предприятия России (хорошо поставленные и снабжённые каталогом) или принадлежат евреям, или ими дирижируются; вырастает экономическая зависимость писателя от издателя, и вот - морально покупается за писателем писатель, за критиком критик.

Власть «штемпеля» нависает над творчеством: национальное творчество трусливо прячется по углам, фальсификация шествует победоносно.
И эта зависимость писателя от еврейской или юдаизированной критики строго замалчивается: еврей-издатель, с одной стороны, грозит голодом писателю, с другой стороны - еврейский критик грозит опозорить того, кто поднимет голос в защиту права русской литературы быть русской и только русской.

...
И пока евреи диктуют задачи русской литературы, они вносят туда гнёт государственности; и писателю угрожает городовой интернационального участка.
Вы думаете, что только в русской литературе имеет место грустный факт торжества еврейского городового! В том-то и дело, что нет.
Наши слова внушены замечательной статьёй г. Вольфинга «Эстрада», напечатанной в трёх номерах «Золотого Руна». То, что все знают (но молчат) относительно печального положения русской литературы, имеет место и относительно музыкального центра Германии (а может быть, и всего мира) - Берлина.
С поразительной яркостью наш лучший теоретик музыки отмечает падение музыкального дела в Германии и рост чудовищной фабрики «вундеркиндов» (родина которых всегда почти граница России и Германии): «всё музыкальное дело, к сожалению, и композиторство, - пишет он, - превратилось в коммерцию, и притом далеко не высшей пробы». Г-н Вольфинг отмечает стремление влияющих центров превратить музыкальные предприятия в выставку разнообразных продуктов культур, где Мейербер и «вундеркинд» стояли бы рядом с Бетховеном и Вагнером - рядом, т.е. в пику. «Жутко становится от этого безразлично-усердного отношения к любому сочетанию звуков и звучностей» (Вольфинг). «Такое явление указывает либо на варварство, на недавнее восприятие плодов чужой культуры, либо на разложение» (Вольфинг). Чужой: - г. Вольфинг красноречиво доказывает, что всё музыкальное дело Германии попало в руки евреев, что даже юдаизирован сам музыкальный цех; «международный музыкальный цех является в сущности и очень национальным, так как он состоит главным образом из евреев», этот цех проповедует интернациональную музыку, что г. Вольфинг считает вопиющей несправедливостью. Интернациональная музыка порождает поверхностный дилетантизм, смещающий задачи музыкального развития от Бетховена в сторону «вундеркинда». «Вундеркиндами» заполнена Германия; далее: г. Вольфинг указывает на то, что переполнение евреями музыкальных школ порождает ИСПОЛНИТЕЛЕЙ, вместо ТВОРЦОВ; исполнители-евреи, по г. Вольфингу, стараются, аффективно вибрируя звук, внести элемент слащаво-приторной южной страстности, крайне нехудожественной и варварски разрушающей благородный, европейский стиль.

«Евреи, - говорит г. Вольфинг, - несмотря на несомненную талантливость, являются, выражаясь терминологически, музыкальными варварами... Музыкальный германизм «творил ценности», выбрасывал их на поверхность жизни и, не заботясь далее об их судьбе, уходил опять в свою глубину; последний (юдаизм) со своей ко всему одинаково готовой восприимчивостью подхватывал эти ценности, часто искренне ими любовался, но, не постигая до конца их сути, не допуская в этих ценностях неразгаданной тайны, смело и усердно выковывал из них ходячие монеты. Весьма вероятно, что не будь евреев, эти ценности не столь быстро делались бы достоянием всех; но ещё более вероятно, что мы тогда не присутствовали бы при безобразном зрелище музыкальной ярмарки, в которую превратилась жизнь музыкального искусства звука...» И далее: «Восхищались чем-то «всечеловеческим» и «музыкантским», общим к Бетховену и Мейерберу, т.е. предвосхищали в Бетховене Мейербера» (Вольфинг).

Мы приводим эти слова целиком, потому что всё, относимое к музыке г. Вольфингом, относимо и к литературе русской.

«Штемпелёванная культура» завершает своё завоевание.
«Отрицательное влияние евреев на ту или иную сторону духовной жизни Европы объясняется не тем, - продолжает далее г. Вольфинг, - что евреи, как полагают антисемиты, дурной народ, а тем, что они иной народ».
Этой фразой г. Вольфинг даёт понять, что борьба с захватом евреями духовного руководства Европы есть борьба двух расовых духов, а не борьба политическая; она должна вестись:

1) предоставлением евреям всех прав гражданства;
2) противопоставлением интернациональному понятию культуры как продукта смешения рас понятия о национальной культуре, конкретной и индивидуальной в каждом народе.

И протестом против их гегемонии во всех областях культурного руководства должны подчеркнуть мы, что они НАРОД ИНОЙ, чуждый задачам русской культуры; в их стремлении к равному с нами пониманию скрытых возможностей русского народа мы безусловно против них.
Русское общество должно наконец понять, что навязываемая ему «штемпелёванная» культура» - не культура вовсе.
(«Весы», 1909 г.)

Андрей БЕЛЫЙ